Онтологический смысл революции и насилия. Попытки восстановления христианского гуманизма
Наиболее глубокие и жесткие формы отрицания и негативной оценки христианства в ХIХ столетии, осуществленные Л.Фейербахом и К.Марксом, а также Ф.Ницше, и в своих интенциях направленные на дальнейшую гуманизацию современного общества, в реальности закончились образованием двух типов идеологий, двух типов тоталитарного общественного устройства, которые противоречили друг другу и, в конце концов, завершились в своем функционировании мировым вооруженным противостоянием и катастрофой, гибелью миллионов людей и крушением гуманистического идеала развития общества и истории.
Безусловно, ощутимо влияние Ф.Ницше на становление фашизма и национал-социализма, на современный апофеоз могущественных руководителей, на формирование жестокого, лишенного сочувствия слабым типа молодежи, утверждал известный философ Н.А.Бердяев, которого на Украине теперь причисляют к философам дореволюционной киевской гуманистической школы [131]. «Сам Ницше, одинокий аристократический мыслитель, наверное, в ужасе отвернулся бы от социальных последствий своей проповеди, — отмечал он в своей работе «Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи». — Ницше совсем не любил идеи пангерманизма, не был немецким националистом и, вероятно, испытал бы содрогание отвращения от современного плебейского духа, лишенного всякого благородства. Но влияние действует, — продолжал он далее, — в подземной, подсознательной сфере и пробуждает такого рода силы, которых не имел в виду пробуждать творец, оказавший влияние» [132]. Историческое влияние многих других философов, кстати, также было совсем не таким, каким они его себе представляли. Например, Лютер никогда бы не мог предположить, что протестантизм станет рационалистическим и моралистическим учением.
«Влияние Маркса на коммунизм, — писал этот создатель экзистенциальной метафизики духовного опыта, — гораздо более по видимости прямое, но русская коммунистическая революция, наверное, очень изумила бы Маркса, ибо совершенно противоречит его учению и даже опровергает его» [133].
С этой мыслью Н.А.Бердяева, даже учитывая контекст данной работы, согласиться трудно. Однако в том, что философия Маркса и Ницше повлияла определенным образом на дегуманизацию общества и культуры, а такая дегуманизация вместе с тем была и дехристианизацией, он был абсолютно прав.Н.А.Бердяев в своих философских исследованиях стремился подойти к анализу проблем насилия, войны, революции не только из гносеологической или же морально-этической позиций. Любое суждение относительно революции, утверждал этот мыслитель, предусматривает и суждение относительно революции вообще, то есть суждение относительно феномена, который сыграет особую, и в том числе, духовную роль в исторической судьбе разных народов. Революция, в отличие от большинства войн, и это, наверное, истинно, по своей природе более иррациональна, и в определенной мере свидетельствует о действии иррациональных мотивов в истории цивилизации. То, что соответствующие режимы утрачивают свою рациональность в глазах повстанцев, то, что такая рациональность больше не может оправдываться никаким смыслом, не может выступать как рациональная ни в одном смысловом контексте, и вызывает приток иррациональной энергии, расковывает народную стихию.
К анализу революций, проблем революционного насилия, согласно философской концепции Н.А.Бердяева, можно подходить с учетом трех точек зрения:
— первой, которая олицетворяет дихотомию революционности и контрреволюционности, то есть воссоздает исторические события с позиций людей, которые принимают в них непосредственное участие;
— второй, объективно-исторической, научной, которая выступает олицетворением созерцания;
— третьей, религиозно-апокалиптической и историософской, которая характеризует реальные исторические события, учитывая «внутренние, духовные процессы» непосредственных участников этих событий.
Первый способ приводит, как правило, к непониманию основного смысла исторических событий и конфронтации с моральными факторами. Революционеры этот смысл подменяют своим рационализмом (точнее, своей рациональностью), своими идеями, а контрреволюционеры, наоборот, отвергают его, поскольку остаются духовно и душевно в прошлом, и нельзя осуждать их за веру в это минувшее, которое не дает им возможности понять смысл реальных событий.
Второй, вследствие самого предмета объективно-научного анализа, направлен, по мнению Н.А.Бердяева, на исследование тех факторов (например, исторических причин революционных событий), которые имеют второстепенный характер по отношению к выявлению сущности феноменов. Действительный смысл событий раскрывается только историософией, которая носит религиозный характер. Философия истории в соответствующем смысле всегда является теологией истории, и всегда сознательно, или же подсознательно, базируется на религиозной основе.
Для религиозной, в частности — христианской историософии, прежде всего, смысл революции, в соответствии с пониманием Н.А.Бердяева, выступает как «внутренний апокалипсис истории». Апокалипсис в данном случае является не только откровением о конце света, но и напоминанием о постоянно приближающемся конце самой истории, которое раздается внутри исторического времени. «В нашем греховном, злом мире, — утверждал Н.А.Бердяев в своей работе «Истоки и смысл русского коммунизма», — оказывается невозможным непрерывное, поступательное развитие. В нем всегда накопляется много зла, много ядов, в нем всегда происходят и процессы разложения. Слишком часто бывает так, что в обществе не находится положительных, творческих, возрождающих сил. И тогда неизбежен суд над обществом, тогда на небесах постановляется неизбежность революции, тогда происходит разрыв времени, наступает прерывность, происходит вторжение сил, которые для истории представляются иррациональными, и которые, если смотреть сверху, а не снизу, означают суд Смысла над бессмыслицей, действие Промысла во тьме» [134]. В этом и состоит онтологический смысл революции, смысл пессимистический, а не оптимистический. Выявление этого смысла и направлено против тех, кто думает, будто общество может бесконечно существовать в мире и покое.
В другой своей работе «Судьба человека в современном мире» Н.А.Бердяев напоминал не только о том, что человечество в ХХ столетии стало жить в период исторического кризиса, но и о том, что именно в настоящее время, по его мнению, начался суд над историей.
Суд, как «внутренний» процесс, который зафиксировал историю как «неудачу человека» и «неудачу культуры».Несоизмеримость между историей и личностной судьбой индивида, по мнению Н.А.Бердяева, и оказалось трагедией истории, трагедией, которая требует окончания самой истории. «Никогда еще так не чувствовался и не сознавался с такой остротой конфликт человека и истории, противоречия истории, как в наше время, — утверждал он, — никогда еще человек не был так беззащитен от процессов, происходящих в истории, и никогда не был так ввергнут в историю, так выброшен вовне, так объектирован и так социализирован. И ни один человек в нашем обществе не изъят из сферы угрожающего ему исторического свершения, нет более в этом отношении привилегированных групп людей, происходит уравнение перед фатумом истории» [135].
Человек в современном мире, утверждал Н.А.Бердяев, всегда находится перед угрозой, у него ничего не остается личностного, присущего внутренней духовной жизни, никакой свободы. Он вовлечен в огромные коллективы и подчиняется нечеловеческим приказам. От него требуют, чтобы он все отдал обществу, государству, классу, нации. С учетом этого, мировая война и революционные процессы, которые начались со временем, имели метафизическое значение в судьбе каждого человека. Состоялось потрясение первооснов человеческого существования. «Мировая война была обнаружением накопившегося в человеческом существовании зла, накопившейся злобы и ненависти. Она объектировала зло, которое раньше оставалось прикрытым как бы в субъективном, а не в объективном. Война обнаружила лживость нашей цивилизации... Она страшно обесценила человеческую жизнь, приучила ставить ни во что человеческую личность и ее жизнь, рассматривать ее как средство и орудие фатума истории» [136].
И русский коммунизм, и немецкий фашизм, как мировые явления, по мнению Н.А.Бердяева, были порождены войной и могут быть названы детонацией войны [137]. Фашизм, отмечал он в цитированной нами работе, выступает определенной реакцией на коммунизм.
«И коммунизм, и фашизм столь похожие между собой с точки зрения социальной морфологии, справедливо восстают против вырождения формальной свободы, означающей скептицизм, безверие, и равнодушие к истине, но они не переходят к реальной свободе человека как целостного существа, как существа духовного, как производителя и как гражданина, они переходят к формальному и реальному отрицанию свободы» [138]. От угнетения человеческой личности, ее унижения в безличности и бесчеловечности государства и войны, эти режимы переходят к тотальной унификации такого угнетения, распространяя его на всех людей без исключения.Интересную позицию занял Н.А.Бердяев по отношению к христианству, его значению и роли в истории человечества. Христианство, по его мнению, было исторической силой и сделало христианские народы народами историческими, но так и не смогло реализовать себя в этой истории. Оно попало под процессы объективации, утратило свой первичный, пророческий дух, свои настоящие гуманистические интенции. Объективованное в истории христианства, по его мнению, превратилось в социальный феномен и подчинилось социальной повседневности, хотя для него в известном смысле всякая человеческая душа означает и весит намного больше, чем вся история с ее империями, войнами, расцветом цивилизаций, мятежами и т.п.
Мы живем в эпоху, подчеркивал Н.А.Бердяев, когда отказываются от христианского откровения и свободы духа и отдают человека под власть Великого Инквизитора.
В связи с упадком христианства, с падением веры в человека, которой еще характеризировалось ХІХ столетие, рухнул гуманистический миф о человеке. Под ним разверзлась пропасть. Волчья жизнь в капиталистическом обществе не могла поддерживать веру в человека. Война, которая перед этим подтвердила, что человек теперь ничего сам по себе не значит, что он не только перестал быть высшей ценностью, но и любой ценностью вообще, определила границу, за которой началось новое бытие человека, бытие коллективного и обобществленного существования.
Обуржуазивание индивида, с одной стороны, и его пролетаризация с другой, стали чрезвычайно губительными для личности. Война же обнаружила еще и то, насколько поверхностным был процесс гуманизации общества, насколько малочисленными были слои, охваченные этой гуманизацией. Война и насилие стали средством крушения иллюзий относительно идеалистического понимания смысла истории, возможности утверждения величественных гуманистических идей. Это еще одна роль насилия в истории цивилизации, которую выделил Н.А.Бердяев.В наше время, утверждал он, чрезвычайно тяжело понять христиан, которые считают революцию недопустимой из-за насилия и крови, которые она несет, и в то же время прибегают к моральному оправданию войн. Война приносит еще больше насилия, еще больше крови, чем революция, выступает с точки зрения христианской морали еще большим грехом, чем революция. Вся история в таком понимании есть в значительной мере грехом, кровопролитием и насилием. И для христианской совести чрезвычайно тяжело «принять» историю вообще. Эту неприемлемость Бердяев считает основным парадоксом христианского сознания.
Христианство является историческим по своей сути, оно трактуется, как откровение Всевышнего в истории, вносит соответствующий смысл в историю и тем самым признает саму возможность ее содержательности и целесообразности. И вместе с тем христианство словно выпадает из истории, фальсифицируется историей, поскольку всегда выступает против несправедливости и зла, что имеют место в исторических процессах. «Революция, — писал Н.А.Бердяев, — есть малый апокалипсис истории, как и суд внутри истории. Революция подобна смерти, она прохождение через смерть, которая есть неизбежное следствие греха. как наступит конец всей истории, прохождение мира через смерть для воскрешения в новой жизни, так и внутри индивидуальной жизни человека периодически наступает конец для возрождения к новой жизни» [139]. Революция не может интерпретироваться в христианской традиции иначе как грех, и война также является грехом. Они выступают как фатум истории. В революции происходит суд над злыми силами, творящими неправду; впрочем и те, кто судят, сами сеют зло; в революции, таким образом, и добро воплощается с помощью зла, поскольку добрые силы в свое время были бессильны реализовать свое добро в истории.
Описывая процесс трансформации современного мира, отрицательные факторы, которые мы теперь наблюдаем в общественном развитии, Н.А.Бердяев предупреждал и об опасности полидемонизма — открытости индивида для разных форм одержимости и безумия. Духовная дезорганизация людей, которая стала постоянным следствием кризиса христианства, («дехристианизации и дегуманизации» в терминологии Н.А.Бердяева) приводит к потере духовного сопротивления различным разновидностям внушения и одержимости, пишет философ. И это, по его мнению, следует понимать как потерю самого принципа личности, поскольку личность в его философской системе интерпретируется как дух, как возможность духовного противостояния насилию и злу этого мира. Отмечая возможные направления дальнейшей деградации личности людей (как направление разложения в сторону животности, или же разложения в сторону преобразования в машиноподобное существо) русский философ провозглашает необходимость возрождения христианства через создание нового типа духовности. «В мире должна раскрыться новая христианская духовность, — утверждает он, завершая свою работу «Судьба человека в современном мире». — От этой духовности будет зависеть судьба мира и человека. Эта духовность не может быть отвлеченной, не может быть уходом от мира и человека»[140].
Эта духовность, по определению Бердяева, будет препятствием порабощению индивида силами социальными и техническими, и одновременно воплощением идеи бесчеловечности, то есть не только восхождением индивида к Богу, но и нисхождением Бога к такому индивиду. Для христианства настанет новый день в мире и оно, после небывалой дехристианизации, вновь станет единственным, надежным и последним прибежищем человека.