Мифологическая память культуры

Казалось бы, будучи ориентирован не на структуры естест­венного, природного, а на структуры социального, ближайшего к человеку (а, следовательно, на структуры социальной регуляции сексуального), миф должен сбивать с толку, обрекать человека на блуждания в потемках.

Но... никакого блуждания в потемках не происходит. Как это ни удивительно, миф оказывается глубоко прагматичной струк­турой, исполненной удивительной познавательной мощи. Миф является чрезвычайно эффективным, жизненным и практичным инструментом ориентации первобытного человека в окружающем его мире.

Скажем, описанный выше миф о приключениях Юланы не просто помогает первобытному человеку смириться с необходи­мостью социальной регуляции сексуального, но и позволяет со­ставить удивительно точную и подробную карту местности, на которой проживает данное племя, а так же предлагает подроб­нейшие классификации предметов, растений и животных, кото­рые обитают в данной местности. Причем и эта карта и эти клас­сификации оказываются фантастически точными, фантастически подробными. Буквально вся информация о той местности, на которой разворачивается сюжет мифа, нанизывается на стержень описанного мифологического сюжета. А в результате нелепый и фантасмагорический по своему сюжетному содержанию миф ока­зывается средством систематизации сведений об окружающем человека мире, а, следовательно, и инструментом познания этого мира. Миф оказывается подлинным хранителем всей культурной информации, которая имеется в распоряжении первобытного че­ловека.

За внешней сюжетной нелепостью мифа скрывается чрезвы­чайно глубокий смысл, однако смысл, не имеющий непосредст­венного отношения к сюжету мифа. Прежде всего - это смысл социальный. Во-вторых - смысл информационный.

277

Да, миф - это лоскутное одеяло разрозненных и связанных совершенно случайным образом событий. Но это лоскутное одея­ло - при том, что его рисунок не является геометрически выверен­ным, а является результатом глубоко случайного наложения про­извольных лоскутков - оказывается психологически уютным и информационно надежным: ведь эти лоскутки содержат в себе огромные объемы информации безусловно полезной в повседнев­ной жизни и деятельности первобытного человека.

Воспринимать лоскутное одеяло мифа можно только в широ­ком социальном контексте. Миф - это не самозначимая духовная реальность, каковой является, к примеру, литература, а духовная реальность, которая при помощи определенных ритуалов обслу­живает социальный порядок: санкционирует одни и запрещает другие способы взаимоотношений людей друг с другом а так же способы взаимоотношений людей с миром окружающей природы.

Да, миф нелеп. Но еще более нелепо подходить к мифу как к законченному, целостному и самостоятельному литературному произведению с завязкой, кульминацией и выверенным финалом. Ибо задачи у мифа отнюдь не литературно-художественные, а совершенно другие. Объективно миф решает две параллельные задачи, и решение их - это именно то, что выводит первобытного человека далеко за границы биологического способа существова­ния в мире. С одной стороны, это описанное выше "наоборотное" санкционирование социальной жизни, которая осуществляется как фундаментальное нарушение логики сексуального, т.е. представ­ляет собой разрушение одного из основных законов биологичес­кой жизни. Посредством "наоборотной схемы" миф поддержива­ет абсолютно странные, абсолютно ненормальные с биологичес­кой точки зрения формы сексуального поведения, т.е. является носителем системы сексуальных табу как элементарной клеточки собственно социального поведения. А, с другой стороны, именно миф осуществляет предельную мотивацию человеческого позна­ния, т.е. познания, которое не имеет прямого биологического смысла.

Подводя итог своим фундаментальным исследованиям в облас­ти первобытной мифологии, К.Леви-Строс указывал на "...своего рода изощренность, операциональную гибкость мифологического мышления, оказавшегося способным к анализу и классификаци­ям, которые... сделали возможной неолитическую техническую революцию. Явная небеспомощность мифологического мышления, решающего логические задачи громоздкими и отчасти окольными путями, но все же их решающего, заставляет пересмотреть вопрос о его непрактичности... и о его примитивности" '.

Именно миф концентрирует всю совокупность знаний перво­бытного человека об окружающем мире, и именно миф становил-

278

ся источником знаний для новых поколений. Нет ровным счетом ничего сколько-нибудь значительного в окружающем человека мире, что не было бы отражено и укоренено в мифологии. Любые навыки, любые умения, любые способности человеческого рода - все получает отображение в мифе. Именно миф есть исторически первая форма культурной традиции. Миф в первобытном обще­стве выступает в качестве универсального транслятора человечес­кого опыта, и это - первый культурный транслятор, изобретен­ный человечеством.

Конечно, с точки зрения современной науки мифологический способ систематизации знаний выглядит по меньшей мере абсурд­но. Точнее сказать, это вообще не является систематизацией в ес­тественнонаучном смысле этого слова. В мифе начисто отсутствует какая-либо система знаний в том понимании слова "система", ко­торое характерно для современной науки. Скорее, это не способ систематизации, а способ фантасмагоризации знаний. Самые по­дробные сведения об окружающей действительности и о различ­ных культурных навыках существуют здесь в весьма своеобразном виде: они нанизаны на стержень весьма абсурдных мифологичес­ких сюжетов, которые по своему внешнему рисунку аналогичны рассмотренному выше мифу про похождения пениса Ньираны.

И, тем не менее, факт остается фактом: как ни нелепо выгля­дит организация знаний в мифе, эти знания весьма эффективно функционировали в первобытном обществе, позволяя этому об­ществу не только существовать, но и достаточно успешно разви­ваться. Не зная причин тех или иных явлений и будучи совер­шенно равнодушным к выявлению каких-либо закономерностей окружающего мира, первобытный человек тем не менее обладал гигантскими объемами конкретных знаний, представленных вполне фантасмагорическим образом, но при том функциониру­ющих весьма и весьма эффективно. Миф содержит огромное ко­личество практической информации, а погруженный в миф чело­век умеет этой информацией весьма эффективно пользоваться.

По-видимому, работа памяти, организованной мифологичес­ким образом, весьма похожа на то, как работает память ребенка-дошкольника. Любой ребенок-дошкольник с удивительной лег­костью запоминает огромные объемы случайной информации, которую он вычерпывает из окружающего его мира, начиная с момента своего рождения. В его познании окружающего мира нет никакой системы, нет никакой заранее выстроенной последо­вательности информации. Ребенок просто вброшен в культурно-информационный океан окружающего его мира', но за первые несколько лет своей жизни он осваивает такие объемы информа­ции, которые сопоставимы с объемами информации, которую он получает за всю оставшуюся жизнь. И самое поразительное за­ключается в том, что "методологией" этого детского познания оказывается принципиальная бессистемность, абсурд, хаос - то, что было охарактеризовано выше как вероятностный характер детского мышления. Ребенок набирает информацию об окружа-

279

ющем мире как попало, как придется, в совершенно произволь­ной и не продуманной заранее последовательности; но всякий раз - из соображений личного ситуативного интереса. С точки зрения объемов осваиваемой информации этот путь оказывается весьма эффективным, гораздо более эффективным, нежели тот, который предлагает любое систематическое образование.

Между прочим, те же самые, вероятностные принципы запо­минания информации лежат в основе хорошей памяти любого профессионального мнемотехника. Техника хорошей памяти, которая позволяет человеку быстро и эффективно запомнить боль­шие объемы ненужной информации "на всякий случай" - это и есть типично мифологическая техника.

Прекрасно описал механизм такого рода запоминания А.Р.Лурия в "Маленькой книжке о большой памяти", где представил результаты своих многолетних наблюдений за феноменальной памятью мнемотехника Шерешевского 2. Чтобы запомнить длин­ный ряд произвольных чисел, Шерешевский воображал беско­нечно длинную улицу с домами, каждый из которых был инди­видуален (имел свой цвет или свои архитектурные особенности), и у каждого очередного дома на этой вообразительной улице вы­ставлял число. А затем, когда наступал момент воспроизведения по памяти предложенного числового ряда, он вспоминал эту во­ображаемую улицу и отправлялся по ней в своего рода путешест­вие, обнаруживая у каждого очередного дома оставленное там число. Достаточно очевидно, насколько нелеп, насколько нера­ционален такой подход с логико-систематической точки зрения: чтобы запомнить произвольный числовой ряд, мнемотехник на­гружает свою память огромным количеством избыточной инфор­мации, выстраивая в своем воображении целую улицу из домов. Однако факт заключается в том, что именно такой подход оказы­вается удивительно эффективен, когда надо запомнить большие объемы информации "на всякий случай".

И это именно тот способ запоминания, который был изобре­тен первобытной культурой, не имевшей иных средств трансля­ции себя последующим поколениям, кроме устной передачи ин­формации. Именно абсурдный мифологический сюжет становил­ся своего рода универсальным накопителем культурной памяти, той "улицей Шерешевского", тем вообразительным стержнем, на который нанизывались конкретные факты, конкретная культур­ная информация, и посредством которой эти факты и эта инфор­мация передавались из уст в уста, от поколения к поколению.

280

ционно изощренные сведения обо всем, что только ни попадается человеку в его эмпирическом опыте.

Топография мифологической местности - это воистину улица Шерешевского, где у каждого "дома" находится свой блок или фрагмент информации, причем такой информационный блок или фрагмент, который имеет сакральный, священный, глубоко пер­сонифицированный характер.

Так, для первобытного мышления не существует просто кам­ня. Практически у любого сколько-нибудь значительного камня -из всех, разбросанных в округе на расстоянии нескольких десят­ков километров - есть свое мифологическое лицо, своя мифоло­гическая легенда, своя мифологическая история: это не просто камень, но, скажем, превратившийся в камень (в соответствии с конкретным мифологическим сюжетом) пенис Ньираны. Скажем, в ситуации, когда он попытался овладеть женщиной, которая толкла семена в ступе. А в результате конкретный камень оказы­вается материальным носителем целого ряда информационных подробностей - и о технологии толчения семян, и о смысле этого толчения, и о приготовлении пищи, и о том, как отличить одни семена от других, и как найти то или другое растение и т.д. До­статочно взгляда на священный камень, чтобы актуализировать всю эту информацию, которая как бы "записана" мифом на этом камне, становящимся отныне ее постоянным носителем.

Впрочем, отличие первобытного человека от профессиональ­ного мнемотехника все же есть, и отличие это фундаментально. Если для эстрадного мнемотехника информация, которую он за­поминает, - это предмет игры, то для первобытного человека лю­бая хранимая с помощью мифа информация (а, значит, вся ин­формация, которая существует в первобытной культуре, поскольку иных способов хранения информации кроме мифа попросту не существует) - это информация жизненно значимая, сверхзначи­мая, экзистенциально значимая. Те конкретные культурно-мифо­логические предметы, которые несут ту или иную информацию, обладают для первобытного человека статусом священных пред­метов; это-то и обеспечивает сверхзначимость той информации, которую они несут. И, как бы ни была эта информация обширна, она будет в точности передаваться последующим поколениям, будучи встроена в содержание мифа. Абсолютное и безусловное запоминание огромных объемов информации и трансляция этой информации последующим поколениям с помощью мифа - клю­чевое условие выживания первобытной культуры как культуры дописьменной, не знающей иных способов трансляции информа­ции кроме как передачи вживую.